Как сократить сброс стоков на 100%

Уральская компания «Реиннольц» разработала уникальную технологию Exerger, предназначенную для утилизации промышленных стоков методом многоступенчатой термодистилляции. Она позволяет не просто перерабатывать солесодержащие сточные воды, но и возвращать до 99 % воды в производственный цикл. Благодаря этому удаётся сократить сброс стоков на 100 % и получить чистую воду и выпаренные кристаллические соли. В результате предприятия могут экономить на ресурсах и снижать экологический след своей деятельности.

В интервью циклу «Страну меняют люди» Павел Блохин, основатель компании «Реиннольц», рассказал о том, как технологией заинтересовались строители горизонтального небоскрёба NEOM в Саудовской Аравии, почему ему важно сделать компанию максимально независимой и как ещё на последних курсах университета понял, что будет делать свою компанию.

— Говорят: NEOM помогаете саудитам строить?

— Помогаете — громко звучит. От них есть задача предложить технологию разделения солевого концентрата, который образуется после опреснения морской воды. Для рынка Персидского залива концентрированные солевые растворы, остающиеся после опреснения воды, становятся глобальной экологической и экономической проблемой. Концентрация солей там ежегодно растёт на десять процентов. NEOM изначально подошел комплексно к этому вопросу. В нём создают экономику замкнутого цикла и хотят использовать повторно ресурсы любого вида.

Наша задача — максимально обработать часть солевого концентрата, извлекая из него как можно больше дистиллированной пресной воды, чтобы вернуть её в полезное использование. Плюс мы хотим получить из концентрата ещё техническую соль и калийную соль для производства минеральных удобрений, пищевых добавок и фармацевтики.

Такой же запрос есть и от SWCC (Saline Water Conversion Corporation — госорганизация Саудовской Аравии, занимается превращением морской воды в пресную). У нас появилась локальная команда в Эр-Рияде и в Дубае. На ближайшие полгода задача — договориться о проведении пилотных испытаний на рассолах после опреснения, провести их и показать, что наша технология действительно экологичная и энергоэффективная.

Понимаете, мы работаем на рынке, где очень сложно создать что-то совсем новое и инновационное, но еще сложнее, если ты это создал, прийти в устоявшийся консервативный B2B рынок и объяснить это. Аналоги нашей технологии есть, но у нас есть специфические для Востока преимущества.

— Какие?

— Нашу установку можно запитать, например, с помощью солнца. Стоимость тепловой энергии в России и стоимость тепловой энергии в Саудовской Аравии — два разных показателя. Кстати, в России заказчики большое внимание уделяют капитальным затратам на установку, первоначальным инвестициям и значительно меньше — операционным затратам. Причём в политиках ESG прописывают чуть ли не красным шрифтом, что очень важно быть экологичным и повторно всё использовать, но, когда дело доходит до реализации, если есть альтернатива просто слить всё в трубу, — всё сливается

Ещё момент: на Востоке экономика и бизнес мыслят другими циклами. У нас в среднем заказчик ждет окупаемости инвестиционных проектов за три, пять, максимум семь лет. Там — двадцать лет считается нормой.

— Что бы вы рассказали про технологию Exerger вашей семилетней дочке?

— У меня кроме дочки ещё и сын четырёхлетний есть. Я их периодически привожу на предприятие, показываю им производство, рассказываю, что мы делаем. Правда, несмотря на всё это, у моих детей складывается представление, что папа на работе что-то делает на компьютере и рисует на доске. Пока это для них самая впечатляющая часть моей работы.

Думаю, я бы ей рассказал на самом простом примере — про чайник. Когда в чайнике вода выкипела, на его стенках остаются отложения, осадок. Мы придумали, как его превратить в ценные продукты, которые важны в других отраслях. Наша технология позволяет использовать воду повторно много раз, а не смывать её после первого использования в канализацию. За счет этого обеспечивается экологическая безопасность территории и тратится меньше денег: не надо платить за подготовку воды и за сброс стока.

— А какая для вас самая впечатляющая часть работы?

— Первое — когда я вижу готовое изделие в цеху.

Второе — когда узнаю, что благодаря нам заказчик получил неожиданный для него самого эффект либо в виде экономии ресурсов, либо улучшения качества технологического процесса. Это основной мой внутренний мотиватор.

Третье — то, что я благодаря бизнесу открываю для себя новые горизонты. Я уже много где был по стране и за её пределами, сейчас вот активно изучаю Ближний Восток. Для меня суперважно, что я постоянно двигаюсь, и картинка меняется. Но не только картинка снаружи, но и внутри: меняется представление о себе, о команде, о бизнесе, границы и кругозор расширяются.

— Я про второе спрошу. Каким случаем сильнее всего гордитесь?

— Сложно выделить. За одиннадцать лет мы научились системно создавать новые продукты и улучшать существующие, у нас очень широкий портфель сейчас. Но если говорить о конкретных кейсах, я бы отметил сейчас три самых актуальных.

Первый — как раз технология по переработке промышленных стоков и тот эффект, который заказчик получит при масштабировании её на весь производственный цикл. Это отсутствие дополнительного забора воды из открытых источников, многоконтурное использование воды внутри технологического цикла, практически бессточная схема. Zero liquid discharge, то есть без жидкого стока. Есть только сухой продукт. И то, на самом деле, из него можно выделить ещё ценные элементы.

Второе — теплообменные аппараты. Неделю назад мы как раз внедрили такой на одном из сернокислотных производств. Заменили старый на свой новый, который меньше по металлоемкости, при этом обеспечивает рост производительности установки целиком.

Третий кейс — в энергетике. У нас в производстве находится первый конденсатор паровой турбины, причём мы полностью освоили весь цикл инжиниринга и создания с защитой на каждом этапе у заказчика и в профильных институтах.

Вообще прям гордость испытываю, когда, например, в профильном химическом научно-исследовательском институте сидит дедушка, которому под 80 лет, ему дают наши расчёты, про которые их технологи говорят: «Реиннольц» там что-то предложил, якобы в два раза меньше, а работать также будет. Давайте их даже рассматривать не будем«.

А он садится и на бумажке карандашом проверяет наши расчёты, потому что у него интеллектуальные способности гораздо выше, чем у среднестатистических представителей сферы эксплуатации, и говорит: «Да нет, у „Реиннольц“ всё правильно, потому что мы в семьдесят третьем году на кафедре проверяли эту концепцию, и у нас примерно похожие были результаты».

— Какие к вам самые частые претензии?

— Основной вопрос скорее, а не претензия, про машиностроение: «Вы теплообменники делаете и установки собираете? А на базе какого завода?» — «Да нет, мы сами. — «Чего? Вы сами машиностроение освоили!?». В это никто не верит обычно. Но когда заказчики приезжают на наши производственные площадки (у Реиннольц их сейчас 2), то, как правило удивление только растет, потому что все в основном привыкли к советским промышленным пейзажам, а тут новые цеха, чистое производство и много молодых энергичных людей.

Вторая по распространённости — про то, что успешный бизнес обязательно отожмут силовики или какие-то тёмные влиятельные люди. Меня такой образ мышления в нашем менталитете очень напрягает. Честно, я не знаю, к кому так приходят, и гипотетически не допускаю такого сценария. У нас открытая и публичная компания, особенно с учётом того, что мы начали в 2021 с Московской биржей работать и выпустили облигации.

— Какой был самый тяжелый период за 11 лет работы?

— Конкретного периода я бы не выделял. В пандемию, например, мы выросли, потому что реализовали несколько проектов, которые до этого серьёзно прорабатывали, и даже запустили новое направление водоподготовки. Но компания практически всегда находилась в режиме дефицита ресурсов на рост и на развитие. Бизнес очень капиталоёмкий. Были моменты, когда неимоверно тяжело было искать финансы, хотя всю телефонную книжку уже обзвонил, условно говоря. При этом всегда находились какие-то решения.

— Ради чего?

— Думал я об этом твоём вопросе... Мне кажется, что ещё не могу даже себе до конца ответить.

Я на последних курсах университета понял, что буду делать что-то сам. А после того, как поработал на побережье Обской губы за полярным кругом в одном из структурных подразделений «Газпрома», уверенность и желание усилились. Это была вахта, я погрузился в корпоративный мир, посмотрел, как строится работа, какие есть ограничения, какая бюрократия... Понял, что это не та среда, где я смогу реализоваться.

Подумал, что надо создать структуру, которая будет явно отличаться. Не могу сказать, что чисто из принципа «А Баба Яга против», но это точно имело какую-то долю в решении открыть бизнес. После первых же результатов это начало ещё и драйвить.

Мы в этом году плотно занимались миссией и ценностями компании, и в процессе работы я понял, что большую часть команды, особенно ключевых участников, тоже заряжает созидание: ты что-то красивое, мощное создаёшь, и оно где-то какой-то процесс улучшает.

— Выгорание у вас было?

— Я не понимаю, что это.

Мы столкнулись в прошлом году с тем, что люди часто уходят из компании из-за выгорания. Меня это безумно расстраивает, потому что иногда уходят очень ценные люди. Я для себя анализировал, какая же должна быть ситуация, чтобы я сам себе сказал: «всё, я не буду этим заниматься», и я искренне не нахожу ответ. Понятно, что были экстремумы, падения, взлёты. Но я привык. За плохим обязательно будет хорошее. Сегодня ты проиграл тендер, и такой: «блин, да что такое, столько работы сделано!». Но завтра приходят хорошие новости из лаборатории, и ты другой: «О! Какая классная штука у нас получилась. Кайф! Ладно, другой тендер выиграем».

Мне очень ещё помогает природа. Раз в квартал надо просто уехать в лес на несколько дней с семьёй, с роднёй, с друзьями. Очень много ездил по Свердловской области. Беру с собой только телефон, но, к счастью, он там не везде ловит. И очень часто у меня инсайты случаются именно в такие поездки.

— Что будет через десять лет с вами, с компанией?

— Мне сложно сейчас мечтать, потому что у нас есть стратегия, оформленная уже в целевые показатели, над которыми мы работаем.

Если подумать, какой образ я хотел бы видеть... Чтобы это была высокотехнологичная компания, лидер в своём сегменте, которая задаёт тон в нескольких направлениях: начиная от продукта и его эффективности и заканчивая методами корпоративного менеджмента. Конечно, сюда надо добавлять всю международную активность и реализацию важных и интересных проектов на российском рынке.

Если про себя помечтать, то проще: я, честно говоря, давно уже себя не считаю технарём, потому что не погружаюсь настолько глубоко, насколько погружался на начальном этапе. Моя основная гордость сейчас в том, что я собрал команду, которая научилась системно создавать новые продукты и улучшать их. Причём мы это делаем изначально под конкретную задачу, понимая боли и проблемы эксплуатации и технологов в разных отраслях.

У нас топ-команда техническая, и это позволяет применять совсем другой подход к решению любых задач. Мы постоянно экспериментируем, анализируем новые технологии и интегрируем их в рабочий процесс, чтобы предлагать максимально эффективные для заказчика решения. Я очень горжусь тем, как у нас всё получается, хотя не всегда умею это выразить прямо, особенно в части оценки результатов отдельных специалистов.

Я бы хотел точно так же иметь возможность свободно действовать, более свободно, может быть, перемещаться и находить какие-то классные бизнес-идеи, инсайты и реализовывать интересные проекты, которые будут иметь эффект как для заказчиков в виде промышленных компаний, так и в дальнейшем для конечного потребителя.

Тренд на глубокое использование любого вида ресурсов — то, чем я хотел бы дальше заниматься с точки зрения долгосрочной перспективы. Будет эта вода или ещё что-то новое, уже вторичный вопрос.

— Вы можете представить свою жизнь без «Реиннольц»?

— Да. У меня точно нет задачи быть первым лицом до гроба.

Я точно когда-то уйду. Но до этого я хочу сделать несколько вещей. Хочу наладить системный бизнес. У меня есть задача сделать компанию максимально независимой, публичной, с независимым советом директоров, с отсутствием субъективизма в принятии решений. При этом сделать это всё так, чтобы сохранились наши гибкость и драйв. Конечно, придётся идти на компромиссы, потому что любой рост требует стандартизации и регламентизации, но я вижу, что есть определённые моменты, которые мы можем сохранить, даже при двадцатикратном росте. 

Кстати, первый шаг к публичности мы уже сделали, с 2021 года наши облигации торгуются в секторе роста Московской биржи. И это очень интересный опыт и эффективный инструмент ликвидности. Благодаря этому опыту IPO выглядит как понятная решаемая задача.

— У нас через весь разговор проходит тема свободы. Почему вам так важна она?

— Я в детстве очень много делал то, что хочу. Были определенные рамки но, в целом, если я хорошо учился — мог заниматься дзюдо и ездить на сборы и соревнования (в итоге — дозанимался до кандидата в мастера спорта), либо заниматься тем, что интересно. Для меня это было важно, я это впитал. Приехав в Екатеринбург учиться, я жил один и фактически тоже был себе предоставлен. В общем, у меня каждый этап жизни был связан со свободой. И постепенно я ещё расширял её границы: какие мне брать на себя обязательства, какие не брать.

— Как бы вы описали границы сейчас?

— Границ вокруг вообще нет. Ни стен, ни решёток, ничего. Бескрайнее пространство. Но оно то выше, то ниже, на нём есть горки, овраги и везде стоят барьеры, как в беге с препятствиями. Я через них перепрыгиваю. Иногда могу упасть или врезаться.